что отсюда вырастут долговые претензии. А если в речи есть отклонения от нормы, то наверняка и сам говорящий с отклонениями. Помимо этого, Восток публично должен высказываться только о себе и только негативно – или молчать, особенно в общенемецком пространстве. Более того, он должен мириться с укоренившимся неравенством, покорно сносить критику и насмешки со стороны Запада. Неудивительно, что многие этим смущены, сбиты с толку, унижены, травмированы.

Восток, у которого не было и нет гласности, должен наконец ее добиться. Способы могут быть различными: можно, например, прибегнуть к низовой демократии на улицах, поскольку другие общественные формы коммуникации недоступны или не достигают цели. Публичность, естественно, означает общенемецкую огласку, общее пространство для дебатов и переговоров. В отсутствие публичности ее заменителем парадоксальным образом снова, как и прежде, выступает литература – отсюда ее мощь, отсюда шквал премий «восточно-немецким авторам».

Говорить о «Востоке», подразумевая человека с «Востока», столь же трудно и тягостно, сколь и необходимо. Особенно человеку с Востока. Он всегда принуждает себя к оговоркам, ему приходится противостоять предубеждениям и принимать во внимание, что сказанное им имеет значение, только если одобряется Западом, будто Запад и есть истина в последней инстанции. Он говорит, а его аргументы не воспринимаются, потому что мысли заняты другим: надо же, говорит кто-то с Востока, редкий случай. Да и надоели Западу эти разговоры, он больше не хочет слушать и слышать о Востоке. Запад устал, ему скучно, он раздражен и растревожен и всякий раз закатывает глаза, когда муссируется эта тема, о чем свидетельствуют и частные, и социальные связи. Но то же и в науке. В начале девяностых социологи полагали, что проблемы разрыва между Востоком и Западом не возникнет, что сглаживание политических, социальных и экономических условий всего лишь вопрос времени и различие в менталитете исчезнет само собой, Восток «догонит» и оппозиция Восток – Запад останется для историков. Однако и тридцать лет спустя тема никуда не делась и, может быть, теперь более актуальна, чем когда-либо. Вот почему социологи, пусть и немногие, снова уделяют ей внимание. При этом они не только констатируют, что еще не выработали адекватных терминов (постколониальная, интерсекциональная[236], новейшая? и т. д.), не говоря уже о собственной теории, но отмечают, что либо тема вообще не рассматривается как предмет исследования, либо на нее косятся, считая убийцей карьеры. Коллега из Кёльна даже определил ее как «минное поле». И, разумеется, в такой латентной политической полемике об идентичности важную роль играют вопросы: кто, когда и почему имеет право в ней высказаться? Высказывания – одна проблема, высказывающие – другая, а точнее, высказывания и высказывающие – две стороны одной и той же проблемы. Поэтому социология как наука в большинстве случаев тоже раздражена, растревожена и устала. Все подчинено требованию вернуться наконец к текущим задачам, чтобы Восток успокоился, нормализовался и вел себя как все. Есть дела и поважнее. Несомненно, есть. Изменение климата, пандемия, разрушение жизненного пространства и качества жизни автопромом и токсичными выбросами автомобилей, на переднем плане, конечно, события на Украине с их катастрофическими последствиями для всего мира. Но чем упорнее Запад не хочет слышать Восток и иметь дело с этой проблемой, тем острее проблема демократии в Германии.

А что такого необычного, если говорит человек с Востока, удивляются те, кто любит приводить в пример Ангелу Меркель или Иоахима Гаука, восточных немцев, которые поднялись на вершину власти. Стоит, однако, напомнить, как и почему они вообще смогли попасть во власть. Это отнюдь не предусматривалось, и было обусловлено фактором, давно и тщательно проанализированным социологическими исследованиями элит. В обоих случаях только кризис обеспечил их взлет. В случае с Ангелой Меркель именно аховая ситуация со сбором средств для ХДС привела к тому, что западно-немецкие лидеры, сплошь мужчины, либо прогорели, либо не желали опростоволоситься. Тогда и выдвинули Ангелу Меркель, от которой, как считали, смогут избавиться в любой подходящий момент, только не просчитали ее выдающихся лидерских политических способностей, обеспечивших ей шестнадцать лет канцлерства. В случае с Йоахимом Гауком все решила отставка действующего федерального президента Кристиана Вульфа, вынужденного уйти со своего поста из-за подозрений в злоупотреблении властью. Так смог избраться Гаук. То есть оба раза ввиду институционального кризиса пополнение из собственных рядов истеблишмента выглядело нежелательным, что и открыло двери предполагаемым аутсайдерам. Подобный феномен встречается в бизнесе или банковском деле. Нередко назначения случаются вопреки ожиданиям, когда установленные правила игры на время дают сбой.

Так что Меркель и Гаук как раз не пример восхождения восточных немцев на высокие должности. Но в их стремлении удержать позиции зримо проявилась проблема расчетливой риторики оратора, особенно в отношении к своему восточному происхождению. Иоахим Гаук выбрал самый легкий путь – он максимально дистанцировался, окрестив весь Восток «темной Германией», и тем самым оказал ему медвежью услугу. Он как бы освободился от собственной природы, в которой коренится его сущность, будто она ему не принадлежит. Своим высказыванием он подарил очернителям Востока куда как желанный термин, который теперь прочно прилип к нему. Как же, ведь это сказал восточный немец, а если уж сам «осси», значит, так оно и есть. В этом речевом акте радикальной ассимиляции и сверхотождествления себя с Западом Гаук поставил себя вне Востока, а на самом деле – над ним.

Ангела Меркель поступила иначе – она скрывала, сколько могла, свое восточногерманское происхождение. Очевидно, ее уже достало то, что в кругах ХСС ее пренебрежительно именовали «перепелкой с зоны»[237]. Красноречивая иллюстрация к проблеме идентификации. Когда политика Меркель идеально вписывалась в господствующий западный дискурс, тут же вспоминали, что родилась-то она в Гамбурге, то есть «наша», «западная немка», а когда ее политика не находила поддержки, то запускали жупел о ее «социализации в диктатуре» – и она вмиг оказывалась «с той стороны», будто реинкарнация Эриха Хонеккера (родившегося, кстати, в Сааре, самом западном Западе). Совсем недавно консервативное крыло ХДС буквально набросилось на нее, приписав все ошибки ее происхождению из ГДР. Подумайте, лишь в своей заключительной речи на посту канцлера Ангела Меркель впервые заговорила об унижениях, которые ей пришлось пережить из-за восточной идентификации.

В принципе, все, отмеченные стигмой восточногерманского происхождения, включая и меня, могут рассказать о таком опыте, все, против кого его прошлое самым грязным способом используется как оружие. Когда меня вот уже несколько лет зовут поговорить о Западе и Востоке, то приглашают не литературоведа, а профессора, точнее, одного из немногих профессоров с восточным бэкграундом. Интерес вызывает не моя профессия, а мое положение, которое априори подразумевает не столько определенный ораторский авторитет, сколько вес моих высказываний, связанный с